История болезни Иванова Однажды беспартийный житель Петербурга Иванов вбежал бледный, растерянный, в комнату жены и, выронив газету, схватился руками за голову. - Что с тобой? - спросила жена. - Плохо! - сказал Иванов. - Я левею. - Не может быть! - ахнула жена. -- Это было бы ужасно... Тебе нужно лечь в постель, укрыться теплым и натереться скипидаром. Нет... что уж скипидар! - покачал головой Иванов и посмотрел на жену блуждающими, испуганными глазами. - Я левею!  - С чего же это у тебя, горе ты мое?! - простонала жена. - С газеты. Встал я утром -- ничего себе, чувствовал все время беспартийность, а взял случайно газету... - Ну? - Смотрю, а в ней написано, что в Ченстохове губернатор запретил читать лекцию о добывании азота из воздуха... И вдруг -- чувствую я, что мне его не хватает... - Кого это? - Да воздуху же!.. Подкатило под сердце, оборвалось, дернуло из стороны в сторону... Ой, думаю, что бы это? Да тут же понял: левею! - Ты б молочка выпил... -- сказала жена, заливаясь слезами. - Какое уж там молочко... Может, скоро баланду хлебать буду! Жена со страхом посмотрела на Иванова. - Левеешь? - Левею... - Может, доктора позвать? - При чем тут доктор?! - Тогда, может, пристава пригласить? Как все почти больные, которые не любят, когда посторонние подчеркивают опасность их положения, -- Иванов тоже нахмурился, засопел и недовольно сказал: - Я уж не так плох, чтобы пристава звать. Может быть, отойду. - Дай-то бог, -- всхлипнула жена. Иванов лег в кровать, повернулся лицом к стене и замолчал. Жена изредка подходила к дверям спальни и прислушивалась. Было слышно, как Иванов, лежа на кровати, левел. Утро застало Иванова осунувшимся, похудевшим... Он тихонько пробрался в гостиную, схватил газету и, убежав в спальню, развернул свежий газетный лист. Через пять минут он вбежал в комнату жены и дрожащими губами прошептал: - Еще полевел! Что оно будет -- не знаю. - Опять небось газету читал, -- вскочила жена. -- Говори! Читал? - Читал... В Риге губернатор оштрафовал газету за указание очагов холеры... Жена заплакала и побежала к тестю. - Мой-то... -- сказал она, ломая руки. -- Левеет. - Быть не может?! -- воскликнул тесть. - Верное слово. Вчерась с утра был здоров, беспартийность чувствовал, а потом оборвалась печенка и полевел! - Надо принять меры, -- сказал тесть, надевая шапку. -- Ты у него отними и спрячь газеты, а я забегу в полицию, заявку господину приставу сделаю. Иванов сидел в кресле, мрачный, небритый и на глазах у всех левел. Тесть с женой Иванова стояли в углу, молча смотрели на Иванова, и в глазах их сквозил ужас и отчаяние. Вошел пристав. Он потер руки, вежливо раскланялся с женой Иванова и спросил мягким баритоном: - Ну, как наш дорогой больной? - Левеет! - А-а! -- сказал Иванов, поднимая на пристава мутные больные глаза. -- Представитель отживающего полицейско-бюрократического режима! Нам нужна закономерность... Пристав взял его руку, пощупал пульс и спросил: - Как вы себя сейчас чувствуете? - Мирнообновленцем! Пристав потыкал пальцем в голову Иванова: - Не готово еще... Не созрел! А вчера как вы себя чувствовали? - Октябристом, -- вздохнул Иванов. -- До обеда -- правым крылом, а после обеда левым... - Гм... плохо! Болезнь прогрессирует сильными скачками... Жена упала тестю на грудь и заплакала. - Я, собственно, -- сказал Иванов, -- стою за принудительное отчуждение частновладельч... - Позвольте! -- удивился пристав. -- Да это кадетская программа... Иванов с протяжным стоном схватился за голову. - Значит... я уже кадет! - Все левеете? - Левею. Уходите! Уйдите лучше... А то я на вас все смотрю и левею. Пристав развел руками... Потом на цыпочках вышел из комнаты. Жена позвала горничную, швейцара и строго запретила им приносить газеты. Взяла у сына томик "Робинзона Крузо" с раскрашенными картинками и понесла мужу. - Вот... почитай. Может, отойдет. Когда она через час заглянула в комнату мужа, то всплеснула руками и, громко закричав, бросилась к нему. Иванов, держась за ручки зимней оконной рамы, жадно прильнул глазами к этой раме и что-то шептал... - Господи! -- воскликнула несчастная женщина. -- Я и забыла, что у нас рамы газетами оклеены... Ну, успокойся, голубчик, успокойся! Не смотри на меня такими глазами... Ну, скажи, что ты там прочел? Что там такое? - Об исключении Колюбакина... Ха-ха-ха! -- проревел Иванов, шатаясь, как пьяный. -- Отречемся от старого ми-и-и.... В комнату вошел тесть. - Конечно! -- прошептал он, благоговейно снимая шапку. -- Беги за приставом... Через полчаса Иванов, бледный, странно вытянувшийся, лежал в кровати с сложенными на груди руками. Около него сидел тесть и тихо читал под нос Эрфуртскую программу. В углу плакала жена, окруженная перепуганными, недоумевающими детьми. В комнату вошел пристав. Стараясь не стучать сапогами, он подошел к постели Иванова, пощупал ему голову, вынул из его кармана пачку прокламаций, какой-то металлический предмет и, сокрушенно качнув головой, сказал: - Готово! Доспел. Посмотрел с сожалением на детей, развел руками и сел писать проходное свидетельство до Вологодской губернии. |