ж мы не понимаем сами - картина это или што? Обратите ваше внимание, господин... Картина это? Картина?! Разве такое на стенку вешается? Чтоб ты лопнула, проклятая!..
Огорченный контролер размахнулся и ударил ладонью по картине. Она затрещала, покачнулась и с глухим стуком упала на пол.
- А, чтоб вы все попадали, анафемы! Только ладонь из-за тебя краской измазал.
- Вы не так ее вешаете, - сказал я, следя за билетеровыми попытками снова повесить картину. - Раньше этот розовый кружочек был вверху, а теперь он внизу.
Билетер махнул рукой:
- А не все ли равно! Мы их все-то развешивали так, как Бог на душу положит... Багетщик тут у меня был знакомый - багеты им делал, - так приходил, плакался: что я, говорит, с рамами сделаю? Где кольца прилажу, ежели мне неизвестно, где верх, где низ? Уж добрые люди нашлись, присоветовали: делай, говорят, кольца с четырех боков - после разберут!.. Гм... Да где уж тут разобрать!
Я вздохнул:
- До свиданья, голубчик.
- Прощайте, господин. Не поминайте лихом - нету здесь нашей вины ни в чем!..
- Вы серьезно писали эту рецензию? - спросил меня редактор, прочтя исписанные листки.
- Конечно. Все, что я мог написать.
- Какой вздор! Разве так можно трактовать произведения искусства?
Будто вы о крашеных полах пишете или о новом рисуночке ситца в мануфактурном магазине... Разве можно, говоря о картине, указать на какой-то кармин и потом сразу начать расхваливать вентиляцию и отопление той комнаты, где висит картина... Разве можно бессмысленно, бесцельно восхищаться какими-то голубыми квадратиками, не указывая - что это за квадратики? Для какой они цели? Нельзя так, голубчик!.. Придется послать кого-нибудь другого.
При нашем разговоре с редактором присутствовал неизвестный молодой человек, с цилиндром на коленях и громадной хризантемой в петлице сюртука. Кажется, он принес стихи.
- Это по поводу выставки "Ихневмона"? - спросил он. - Это трудно - написать о выставке "Ихневмона". Я могу написать о выставке "Ихневмона".
- Пожалуйста! - криво улыбнулся я. - Поезжайте. Вот вам редакционный билет.
- Да мне и не нужно никакого билета. Я тут у вас сейчас и напишу.
Дайте-ка мне вашу рецензию... Она, правда, никуда не годится, но в ней есть одно высокое качество - перечислено несколько имен. Это bqe, что мне нужно. Благодарю вас.
Он сел за стол и стал писать быстро-быстро.
- Ну вот, готово. Слушайте: "Выставка "Ихневмон". В ироническом городе давно уже молятся только старушечья привычка да художественное суеверие, которое жмурится за версту от пропасти.
Стулов, со свойственной ему дерзостью большого таланта, подошел к головокружительной бездне возможностей и заглянул в нее. Что такое его хитро-манерный, ускользающе-дающийся, жуткий своей примитивностью "Весенний листопад"? Стулов ушел от Гогена, но его не манит и Зулоага. Ему больше по сердцу мягкий серебристый Манэ, но он не служит и ему литургии. Стулов одиноко говорит свое тихое, полузабытое слово: жизнь.
Заинтересовывает Булюбеев... Он всегда берет высокую ноту, всегда остро подходит к заданию, но в этой остроте есть своя бархатистость, и краски его, погашенные размеренностью общего темпа, становятся приемлемыми и милыми.
