Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Рассказы 1914 » Аркадий Аверченко, Рассазы, страница 65

Аркадий Аверченко, Рассазы, страница 65

— рыба. Протягиваю инстинктивно руку, наталкиваюсь на что-то длинное, скользкое, хватаю… Сердце так и заныло… На ощупь — человеческая рука. Ну, думаю, утопленник. Вдруг это неизвестное тело затрепетало, забилось и стало вырываться… показалась голова… прекрасная женская голова с печальными молящими глазами… Две белые круглые руки беспомощно взметнулись над водой…

    И, странно, я сразу же успокоился, как только увидел, с кем имею дело. Случай был редкий, исключительный, и я моментально решил не упускать его. Руки мои крепко обвились вокруг ее стройной, гибкой талии, и через минуту она уже билась на песке у моих ног, испуская тихие стоны.

    Я успокоил ее несколькими ласковыми словами, погладил ее мокрые волнистые волосы и, бережно подняв на руки, перенес в домик. Она притихла и молча следила за мной своими печальными глазами, в которых светился ужас.

    При свете лампы я подробнее рассмотрел мою пленницу. Она была точно такого типа, как рисуют художники: белое мраморное тело, гибкие стройные руки и красивые плечи, по которым разметались волосы удивительного, странного, зеленоватого цвета. Вместо ног у нее был длинный чешуйчатый хвост, раздвоенный на конце, как у рыбы.

    Признаться ли? Эта часть тела не произвела на меня приятного впечатления.

    Но, в общем, передо мной лежало преаппетитное создание, и я благословлял провидение, что оно послало такое утешение одинокому бродяге и забулдыге.

    Она лежала на моей постели, блестя влажным телом, закинув руки за голову и молча поглядывая на меня глазами, в которых сквозил тупой животный страх.

    — Не бойся! — ласково сказал я. — Старина Кранц не сделает тебе зла.

    И я прильнул губами к ее полуоткрытым розовым губкам.

    Гм… Признаться ли вам: многих женщин мне приходилось целовать на своем веку, но никогда я не чувствовал такого запаха рыбы, как в данном случае. Я люблю запах рыбы — он отдает морем, солью и здоровьем, но я никогда бы не стал целоваться с окунем или карасем.

    — Я думаю, — спросил я, нерешительно обнимая ее за талию, — вы питаетесь главным образом рыбой?

    — Рыбы… — пролепетала она, щуря свои прекрасные печальные глаза.

    — Дай мне рыбы.

    — Ты проголодалась, бедняжка? Сейчас, моя малютка, я принесу тебе…

    Я достал из ящика, служившего мне буфетом, кусок холодной жареной рыбы и подал ей.

    — Ай, — закричала она плаксиво. — Это не рыба. Рыбы-ы… Дай рыбы.

    — Милая! — ужаснулся. — Неужели ты ешь сырую рыбу?.. Фи, какая гадость…

    Тем не менее пришлось с большими усилиями достать ей живой рыбы…

    Как сейчас помню: это были карась и два маленьких пескаря. Она кивнула головой, схватила привычной рукой карася и, откусив ему голову, выплюнула, как обыкновенная женщина — косточку персика.

    Тело же карасиное моментально захрустело на ее зубах. Вы морщитесь, господа, но должен сказать правду: пескарей она съела целиком, с головой и внутренностями… Такой уж, видно, у них обычай.

    — Воды, — прошептала она своими коралловыми губками. — Воды…

    «Беднягу томит жажда», — подумал я.

    Принес ей большую глиняную кружку, наполненную водой, и приставил заботливо ко рту.

    Но она схватила кружку и, приподнявшись, с видимым удовольствием окатила себя с хвоста