Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Дюжина ножей в спину революции » Аркадий Аверченко, Дюжина ножей в спину революции, страница 2

Аркадий Аверченко, Дюжина ножей в спину революции, страница 2

Митька, живей!

            Въехал он в Зимний дворец, а там, глядишь, все новое и новое мелькание ленты: Ленин и Троцкий с компанией вышли, пятясь, из особняка Кшесинской, поехали задом наперед на вокзал, сели в распломбированный вагон, тут же его запломбировали и — укатила вся компания задним ходом в Германию.

            А вот совсем приятное зрелище: Керенский задом наперед вылетает из Зимнего дворца — давно пора,— вскакивает на стол и напыщенно говорит рабочим: «Товарищи! Если я вас покину — вы можете убить меня своими руками! До самой смерти я с вами».

            Соврал, каналья. Как иногда полезно пустить ленту в обратную сторону!

            Быстро промелькнула февральская революция. Забавно видеть, как пулеметные пули вылетали из тел лежащих людей, как влетали они обратно в дуло пулеметов, как вскакивали мертвые и бежали задом наперед, размахивая руками.

            Крути, Митька, крути!

            Вылетел из царского дворца Распутин и покатил к себе в Тюмень3. Лента-то ведь обратная.

            Жизнь все дешевле и дешевле… На рынках масса хлеба, мяса и всякого съестного дрязгу.

            А вот и ужасная война тает, как кусок снега на раскаленной плите; мертвые встают из земли и мирно уносятся на носилках обратно в свои части. Мобилизация быстро превращается в демобилизацию, и вот уже Вильгельм Гогенцоллерн4 стоит на балконе перед своим народом, но его ужасные слова, слова паука-кровопийцы об объявлении войны, не вылетают из уст, а, наоборот, глотает он их, ловя губами в воздухе. Ах, чтоб ты ими подавился!..

            Митька, крути, крути, голубчик!

            Быстро мелькают поочередно четвертая дума, третья, вторая, первая, и вот уже на экране четко вырисовываются жуткие подробности октябрьских погромов.

            Но, однако, тут это не страшно. Громилы выдергивают свои ножи из груди убитых, те шевелятся, встают и убегают, летающий в воздухе пух аккуратно сам слетается в еврейские перины, и все принимает прежний вид.

            А что это за ликующая толпа, что за тысячи шапок, летящих кверху, что это за счастливые лица, по которым текут слезы умиления?!

            Почему незнакомые люди целуются, черт возьми!

            Ах, это Манифест 17 октября, данный Николаем II свободной России…

            Да ведь это, кажется, был самый счастливый момент во всей нашей жизни!

            Митька! замри!! Останови, черт, ленту, не крути дальше! Руки поломаю!..

            Пусть замрет. Пусть застынет.

            — Газетчик! Сколько за газету? Пятачок?

            — Извозчик! Полтинник: на Конюшенную, к «Медведю». Пошел живей, гривенник прибавлю. Здравствуйте! Дайте обед, рюмку коньяку и бутылку шампанского. Ну, как не выпить на радостях…

            С Манифестом вас! Сколько с меня за все? Четырнадцать с полтиной? А почему это у вас шампанское десять целковых за бутылку, когда в «Вене» — восемь? Разве можно так бессовестно грабить публику?

            Митька, не крути дальше! Замри. Хотя бы потому остановись, что мы себя видим на пятнадцать лет моложе, почти юношами. Ах, сколько было надежд, и как мы любили, и как нас любили. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

            Отчего же вы не пьете ваш херес! Камин погас, и я не вижу в серой мгле — почему