Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Дюжина ножей в спину революции » Аркадий Аверченко, Дюжина ножей в спину революции, страница 6

Аркадий Аверченко, Дюжина ножей в спину революции, страница 6

            — Поцелуй ее от меня в лапку. Но как же мы пойдем на реку: ведь в той стороне, за рекой, стреляют.

            — Неужели ты боишься? Вот еще глупый. Ведь снаряды не долетают сюда, это ведь далеко. А я тебе зато расскажу стих. Пойдем?

            — Ну, раз стих — это дело десятое. Тогда не лень и пойти.— По дороге, ведя меня за руку, она сообщила:

            — Знаешь, меня ночью комар как укусит, за ногу.

            — Слушаю-с. Если я его встречу, я ему дам по морде.

            — Знаешь, ты ужасно комичный.

            — Еще бы. На том стоим.

            На берегу реки мы преуютно уселись на камушке под развесистым деревцом. Она прижалась к моему плечу, прислушалась к отдаленным выстрелам, и снова та же морщинка озабоченности и вопроса, как гнусный червяк, всползла на чистый лоб.

            Она потерлась порозовевшей от ходьбы щечкой о шершавую материю моего пиджака и, глядя остановившимися глазами на невозмутимую гладь реки, спросила:

            — Скажи, неужели Ватикан никак не реагирует на эксцессы большевиков?..

            Я испуганно отодвинулся от нее и поглядел на этот розовый ротик с будто чуть-чуть припухшей верхней губкой, посмотрел на этот ротик, откуда только что спокойно вылетела эта чудовищная по своей деловитости фраза, и переспросил:

            — Чего, чего?

            Она повторила.

            Я тихо обнял ее за плечи, поцеловал в голову и прошептал на ухо:

            — Не надо, голубчик, об этом говорить, хорошо? Скажи лучше стихи, что обещала.

            — Ах, стихи! Я и забыла. О Максе.

           

            Максик вечно ноет,

            Максик рук не моет,

            У грязнухи Макса

            Руки, точно вакса.

            Волосы, как швабра,

            Чешет их не храбро…

           

            — Правда, комичные стишке? Я их в старом «Задушевном слове» 6 прочитала.

            — Здорово сработано. Ты их маме-то читала?

            — Ну, знаешь, маме не до того. Прихварывает все.

            — Что ж с ней такое?

            — Малокровие. Ты знаешь, она целый год при большевиках в Петербурге прожила. Вот и получила. Жиров не было, потом эти… азотистые вещества тоже в организм не… этого… не входили. Ну, одним словом,— коммунистический рай.

            — Бедный ты ребенок,— уныло прошептал я, приглаживая ей волосы.

            — Еще бы же не бедный. Когда бежали из Петербурга, я в вагоне кроватку куклиную потеряла, да медведь пищать перестал. Не знаешь, отчего это он мог перестать пищать?

            — Очевидно, азотистых веществ ему не хватило. Или просто саботаж.

            — Ну, ты прямо-таки прекомичный! На мою резиновую собачку похож. А ты можешь нижней губой до носа достать?

            — Где там! Всю жизнь мечтал об этом — не удается.

            — А знаешь, у меня одна знакомая девочка достает; очень комично.

            С противоположного берега дунуло ветерком, и стрельба сразу сделалась слышней.

            — Вишь ты, как пулеметы работают,— сказал я, прислушиваясь.

            — Что ты, братец,— какой же это пулемет? Пулемет чаще тарахтит. Знаешь, совсем как швейная машина щелкает. А это просто пачками стреляют. Вишь ты: очередями жарят.

            Ба-бах!

            — Ого,— вздрогнул я,— шрапнелью ахнули. Ее серый лукавый глаз глянул на меня с откровенным сожалением:

            — Знаешь, если