Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Дюжина ножей в спину революции » Аркадий Аверченко, Дюжина ножей в спину революции, страница 10

Аркадий Аверченко, Дюжина ножей в спину революции, страница 10

его ход, и почти останавливается оно, а тут уже — глядь! — налезла на полированный круг новая веселая компания: Троцкий, Ленин, Нахамкис15, Луначарский, и кричит новый «комиссар чертова колеса» — Троцкий:

            — К нам, товарищи! Ближе! Те дураки не удержались, но мы-то удержимся! Ходу! Крути, валяй! Поехала!!

            — Взззз!..

            А мы сейчас стоим кругом и смотрим: кто первый поползет окорачь по гладкой полированной поверхности, где не за что уцепиться, не на чем удержаться, и кого на какой барьер вышвырнет.

            — Ах, поймать бы!

         

 

      Черты из жизни рабочего Пантелея Грымзина

           

            Ровно десять лет тому назад рабочий Пантелей Грымзин получил от своего подлого, гнусного хозяина-кровопийцы поденную плату за 9 часов работы — всего два с полтиной!!!

            — Ну, что я с этой дрянью сделаю?..— горько подумал Пантелей, разглядывая на ладони два серебряных рубля и полтину медью…— И жрать хочется, и выпить охота, и подметки к сапогам нужно подбросить, старые — одна, вишь, дыра… Эх ты, жизнь наша распрокаторжная!!

            Зашел к знакомому сапожнику: тот содрал полтора рубля за пару подметок.

            — Есть ли на тебе крест-то? — саркастически осведомился Пантелей.

            Крест, к удивлению ограбленного Пантелея, оказался на своем месте, под блузой, на волосатой груди сапожника.

            — Ну, вот остался у меня рупь-целковый,— со вздохом подумал Пантелей.— А что на него сделаешь? Эх!..

            Пошел и купил на целковый этот полфунта ветчины, коробочку шпрот, булку французскую, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос — так разошелся, что от всех капиталов только четыре копейки и осталось.

            И когда уселся бедняга Пантелей за свой убогий ужин — так ему тяжко сделалось, так обидно, что чуть не заплакал.

            — За что же, за что?..— шептали его дрожащие губы. — Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское,

            ликеры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины — света Божьего не вижу… О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу!— То-то бы мы пожили по-человечески!

         

 

      * * *

           

            Однажды, весной 1920 года рабочий Пантелей Грымзин получил свою поденную плату за вторник: всего 2700 рублей.

            — Что ж я с ними сделаю,— горько подумал Пантелей, шевеля на ладони разноцветные бумажки.

            — И подметки к сапогам нужно подбросить, и жрать, и выпить чего-нибудь — смерть хочется!

            Зашел Пантелей к сапожнику, сторговался за две тысячи триста и вышел на улицу с четырьмя сиротливыми сторублевками.

            Купил фунт полубелого хлеба, бутылку ситро, осталось 4 целковых… Приценился к десятку папирос, плюнул и отошел.

            Дома нарезал хлеба, откупорил ситро, уселся за стол ужинать… и так горько ему сделалось, что чуть не заплакал.

            — Почему же,— шептали его дрожащие губы,— почему богачам все, а нам ничего… Почему богач ест нежную розовую ветчину, объедается шпротами и белыми булками, заливает себе горло настоящей водкой, пенистым пивом, курит папиросы, а я, как пес какой, должен жевать черствый хлеб и тянуть тошнотворное пойло на сахарине!.. Почему одним все, другим — ничего?..