* * *
А в это время по всему лесу пошел нехороший и для добродушного Серого Волка позорный слух: что будто бы он не только людей провизии и продуктов лишает, не только буржуазного козленка зарезал, но и самое бабушку прикончил.
Обидно стало Серому. Пойду, думает, к старухе, лично все выясню.
Приходит -- те-те-те! Полуштоф пустой на столе стоит, на стене козлиная шкура, а Красная Шапочка уже в бабушкиных нарядах щеголяет.
-- Ловко сработано,-- с горечью подумал Серый Волк.
Подошел к Троцкому, подсел на краешек кровати и спрашивает:
-- Отчего у тебя такой язык длинный?
-- Чтобы на митингах орать.
-- Отчего у тебя такой носик большой?
-- При чем тут национальность?
-- Отчего у тебя большие ручки?
-- Чтобы лучше сейфы вскрывать! Знаешь наш лозунг: грабь награбленное!
-- Отчего у тебя такие ножки большие?
-- Идиотский вопрос! А чем же я буду, когда засыплюсь, в Швейцарию убегать?!
-- Ну, нет, брат,-- вскричал Волк и в тот же миг -- гам! -- и съел заграничного мальчика, сбил лапой с головы глупой девчонки красную шапочку, и, вообще, навел Серый такой порядок, что снова в лесу стало жить хорошо и привольно.
Кстати, в прежнюю старую сказку, в самый конец, впутался какой-то охотник.
В новой сказке -- к черту охотника.
Много вас тут, охотников, найдется к самому концу приходить...
Короли у себя дома
Все почему-то думают, что коронованные особы -- это какие-то небожители, у которых на голове алмазная корона, во лбу звезда, а на плечах горностаевая мантия, хвост которой волочится сажени на три сзади.
Ничего подобного. Я хорошо знаю, что в своей частной, интимной жизни коронованные особы живут так же обывательски просто, как и мы, грешные.
Например, взять Ленина и Троцкого.
На официальных приемах и парадах они -- одно"; а в своей домашней обстановке -- совсем другое. Никаких громов, никаких перунов.
Ну, скажем, вот:
* * *
Серенькое московское утро. Кремль. Грановитая палата.
За чаем мирно сидят Ленин и Троцкий.
Троцкий, затянутый с утра в щеголеватый френч, обутый в лакированные сапоги со шпорами, с сигарой, вставленной в длинный янтарный мундштук,-- олицетворяет собой главное, сильное, мужское начало в этом удивительном супружеском союзе. Ленин -- madame, представитель подчиняющегося, более слабого, женского, начала.
И он одет соответственно: затрепанный халатик, на nice нечто вроде платка, потому что в Грановитой палате всегда несколько сыровато, на ногах красные шерстяные чулки от ревматизма и мягкие ковровые туфли.
Троцкий, посасывая мундштук, совсем, с головой, ушел в газетный лист; Ленин перетирает полотенцем стаканы.
Молчание. Только самовар напевает свою однообразную вековую песенку.
-- Налей еще,-- говорит Троцкий, не отрывая глаз от газеты.
-- Тебе покрепче или послабее?
Молчание.
-- Да брось ты свою газету! Вечно уткнет нос так, что его десять раз нужно спрашивать.
-- Ах, оставь ты меня в покое, матушка! Не до тебя тут.
