и отправить в Москву. Свинство, которому имени нет. Показывают корзину: "Ваша жена?" -- "Моя". Положеньице!
Снова все замолчали.
Капитанаки закурил новую сигару и тут же заметил, с целью развеселить присутствующих:
-- Смотрите-ка, окно открыто. Можно выпрыгнуть и убежать, не заплатив по счету.
Покачав сокрушенно головой, Дыбович сказал:
-- Да-с... Такое-то дело... Взяли и убили. И какое дьявольское самообладание! Целую неделю не сдавались, пока их не уличили.
-- Вы знали Темерницкого? -- спросил Капитанаки.
Дыбович оживился:
-- Как же, как же! Как теперь вот с вами сижу, -- с ним сидел. Помилуйте! Приятелями были.
Он отхлебнул глоток вина и сурово добавил:
-- Ска-атина.
В дверь постучались.
-- Это Хромоногое, -- сказал Капитанаки. -- Вечно он опаздывает.
Действительно, Хромоногов вошел, рассыпаясь в извинениях, похлопывая приятелей по плечам, пожимая руки.
-- Вы, господа, кажется, незнакомы, -- сказал Тырин, указывая на Дыбовича. -- Это -- Дыбович, это -- Хромоногов.
-- Дыбович, -- значительно подчеркнул Дыбович, глядя Хромоногову прямо в глаза. -- Дыбович!
-- Очень рад, -- сказал Хромоногов, опускаясь на стул,
Тырин не мог не заметить выражения легкого разочарования в лице Дыбовича после такого хладнокровного отношения Хромоногова к его имени.
Поэтому деликатный Тырин мягко заметил:
-- Это, милый Хромоногов, тот самый Дыбович, в семье которого случилось такое тяжелое несчастье, Знаешь, нашумевшее дело Ольги Дыбович.
-- А-а, -- неопределенно протянул Хромоногов и тут же, наклонившись к соседу, прошептал:
-- Что за толстокожая свинья этот Тырин!! Ставит несчастного человека в такое невыносимое положение... Как можно кричать громогласно веселым голосом на весь стол! Никакого участия к человеку, несущему такое тяжелое бремя ужаса...
Но "человек, несущий тяжелое бремя ужаса", сразу оживился, когда упомянули его имя.
-- Да, да, -- захлопотал он. -- Ужасное дело, не правда ли? Убили, действительно, убили... Как же! И труп в корзину засунули. Не негодяи ли? Что им женщина худого сделала? А ведь я, представьте, этого Мишку Темерницкого, вот как его, Резунова, знал.
-- Пожалуйста, без сравнений, -- засмеялся Резунов. -- Я трупы в чемоданах не экспортирую.
-- Кошмарное дело, -- прошептал Хромоногов.
-- Еще бы не кошмарное! Не правда ли? А мое-то тоже положение: исчезает жена. Что такое, где, почему -- неизвестно. И вдруг -- на тебе! Пожалуйте -- труп в корзине. Положение -- хуже губернаторского!..
-- Слушай... -- шутливо перебил его Резунов. -- А, может быть, это ты ее убил, а? Признайся.
-- Ты говоришь, братец мой, чистейшую ерунду, -- горячо возразил Дыбович. -- Ну, посудите сами, господа, -- зачем мне ее было убивать? Денег она не имеет, на костюмы тратила немного -- зачем ее убивать? Меня и следователь когда допрашивал, так прямо сказал, что это только для проформы.
-- А все-таки, -- подмигнул Тырину Резунов, -- публика к Темерницкому на суде относилась с большим интересом, чем к тебе.
-- Ну, извини, брат... Не думаю.
