пока говорил с ней серьезным, деловым, понятным ей языком -- без всякого ломанья.
А пустые советы слушаться доброго начальства и вести себя паиньками -- пусть дают другие, которые любят бедных детей меньше, чем автор...
Искусство и публика
Вы -- писатели, актеры и живописцы! Вы все (да и я тоже) пишете, играете и рисуете для того многоголового таинственного зверя, который именуется публикой.
Что же это за таинственный такой зверь? Приходило ли кому-нибудь в голову математически вычислить средний культурный и эстетический уровень этого "зверя"?
Ведь те, с которыми мы в жизни встречаемся, в чьем обществе вращаемся, кто устно по знакомству разбирает наши произведения, -- эти люди, в сущности, не публика. Они благодаря именно близости к нам уже искушены, уже немного отравлены сладким пониманием тонкого яда, именуемого "искусством".
А кто же те, остальные? Та Марья Кондратьевна, которая аплодирует вам, Шаляпин, тот Игнатий Захарыч, который рассматривает ваши, Борис Григорьев, репродукции в журнале "Жар-Птица", тот Семен Семеныч, который читает мои рассказы?
Таинственные близкие незнакомцы -- кто вы?
* * *
Недавно я, сидя на одном симфоническом концерте, услышал сзади себя диалог двух соседей по креслу (о, диалог всего в шесть слов).
-- Скажите, это -- Григ?
-- Простите, я приезжий.
Этот шестисловный диалог дал мне повод вспомнить другой диалог, слышанный мною лет двенадцать тому назад, -- не откроет ли он немного ту завесу, за которой таинственно прячется "многоголовый зверь"?
Двенадцать лет тому назад я сидел в зале Дворянского собрания на красном бархатном диване и слушал концерт симфонического оркестра, которым дирижировал восьмилетний Вилли Ферреро [1].
Я не стенограф, но память у меня хорошая... Поэтому постараюсь стенографически передать тот разговор, который велся сзади меня зрителями, тоже сидевшими на красных бархатных диванах.
-- Слушайте, -- спросил один господин своего знакомого, прослушав гениально проведенный гениальным дирижером "Танец Анитры", -- чем вы это объясняете?
-- Что?
-- Да вот то, что он так замечательно дирижирует.
-- Простой карлик.
-- То есть что вы этим хотите сказать?
-- Я говорю, этот Ферреро -- карлик. Ему, может быть, лет сорок. Его лет тридцать учили-учили, а теперь вот -- выпустили.
-- Да не может этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликов лица сморщенные, старообразные, а у Вилли типичное личико восьмилетнего шалуна, с нежным овалом и пухлыми, детскими губками.
-- Тогда, значит, гипнотизм.
-- Какой гипнотизм?
-- Знаете, который усыпляет. Загипнотизировали мальчишку и выпустили.
-- Все ученые заявили, что под гипнозом человек может делать только то, что он умеет делать и в нормальной жизни. Так, например, девушку можно под гипнозом заставить поцеловать находящегося вблизи мужчину, но никак нельзя заставить говорить ее по-английски, если она не знала раньше английского языка.
-- Серьезно?
-- Ну конечно.
-- Тогда все это очень странно.
-- В том-то
