Аркадий Аверченко, Подходцев и двое других, страница 24

Урываев.- Нужно быть осмотрительнее в выборе средств к существованию. Впрочем, давай три штуки! -Урываев! Не смей этого… то есть… не делайте этого, господин Урываев!- закричал смущенный Клинков. -Идите, портной,- величественно сказал Урываев, вручая портному деньги.- На лишний рубль я обязую вас сшить одному из нас шелковую перевязку на руку или на голову. -А как же с дуэлью?- лениво спросил Громов.- Я уже по телефону успел знакомого доктора пригласить. -Да и у меня все сделано,- подхватил энергичный Подходцев, похлопывая рукой по сверткам. -Пистолеты? -Они самые. -Странно, что они имеют бутылочную форму. -Новая система. Казенного образца! В дверь постучали, и перед обществом предстал доктор — сияющий дебютант на трудном медицинском поприще,- приятель Громова. -Здравствуйте, господа. Ты меня серьезно приглашал, Громов? -Совершенно серьезно. -А где же больная? Все онемели от изумления. -Какая больная? -Да ведь я специалист по женским болезням. Взрыв хохота поколебал драпировки окон и вырвался на тихую улицу. -Здесь есть двое больных. И оба они больны хроническою женскою болезнью — глупостью,- сказал Подходцев.- Бросьте, ребята, дурака валять. Надоело! -Смотреть тошно!- поддержал Громов. -Нелепо!- подхватил офицер. На Урываева и Клинкова набросились всей компанией, повалили на кровать, накрыли одеялом, подушками и держали до тех пор, пока они не взвыли от ужаса. -Миритесь? -Черт с ним!- взревел Урываев.- Только пусть он возьмет назад свои слова о моей живописи. -Беру! При условии, если ты напишешь мой портрет и он будет гениален. -Иным он и не может быть! Офицер раскладывал закуски и откупоривал бутылки. Лохматый, растрепанный Урываев сидел на коленях доктора, пил с ним из одного стакана вино и, опустив бессильно голову на его грудь, говорил: -Жаль всетаки… Ушла, Петя, поэзия из жизни. Нет больше красивых жестов, беззаветно смелых поступков, героизма… Ушла из нашего прозаического мира храбрость, поединки по поводу неудачно сказанного слова, рыцарское обожание женщины, щедрость, кошельки золота, разбрасываемые на проезжей дороге льстивому трактирщику… Удар ножом какогонибудь зловещего бродяги на опушке леса… -Это верно. Обидно, дурачок ты этакий,- поддакивал улыбающийся доктор, гладя художника по кудлатой, ослабевшей голове… Глава 15. Электричество в воздухе Пишущий эти строки заметил странную вещь: как только он начинает новую главу своей повести, так обязательно глава начинается тем, что «Клинков, Громов и Подходцев лежали в большой комнате на трех кроватях»… А объясняется это просто: все трое были люди такого сорта, что если не сидели в какомнибудь кабачке или не работали, добывали себе пропитание — они обязательно и безусловно лежали на кроватях. Так и в данном случае: было уже половина двенадцатого дня, а все трое и не думали о вставаньи… Лежа на кроватях под спустившимися всклоченными одеялами и с плохо скрытым омерзением поглядывали друг на друга. -Удивительное дело,- прошипел вдруг Громов, отворачиваясь к стене и показывая всем своим видом, что дальнейшее созерцание Клинкова и Подходцева для него невыносимо.- Как много на свете паразитов… На это Подходцев возразил: -Ты не настолько знаменит, чтобы отнимать у нас время своей автобиографией. «Как с ними тяжело,- подумал толстый Клинков, у которого, несмотря на его добродушие и незлобивость, уже с раннего утра чтото накипало… чтото поднималось отвратительное, неприятное.- Все эти их остроты, взаимные шпильки… Никогда они не поговорят, как люди, а все с вывертом. И завтра это же будет… и послезавтра. Вот тоскато!» -Ничего не отвечу тебе,- сказал Громов, поворачиваясь от стены и со злостью глядя на голые мускулистые руки