Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина » Аркадий Аверченко, Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова, страница 21

Аркадий Аверченко, Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова, страница 21

Молча взвалили мы на плечи чемоданы, перелезли через забор и наткнулись на какую-то дверь.

            — Это что

            — Гостиница.

            Так мы приехали в Штейнах. Приезд был невеселый, житье наше печальное и отъезд угрюмый.

            Все мы ко дню отъезда перессорились в самых разнообразных комбинациях Крысаков с Сандерсом, я с Сандерсом, Сандерс с Мифасовым.

           

            Вообще, должен признаться, к стыду нашему, что ссорились мы частенько. При этом ссора кого-нибудь из нас с товарищем вызывала необычайное повышение симпатии в поссорившемся — к остальным. Другими словами, если X разрывал отношение с Y, то к Z он относился настолько повышенно нежнее, насколько это чувство расходовалось раньше на Y.

            Ничто в мире не пропадает, и ничто вновь не появляется.

            Самая тяжелая ссора случилась в Берлине, когда Крысаков оказался на одной стороне, а мы трое — на другой.

            Впечатлительный Крысаков выносил такое положение вещей только сутки… На другое утро он взял свой незакрывающийся чемодан, ящик с красками и, скорбно понурившись, сказал Мите (единственному, с кем отношения были хороши)

            — Митя! Проведи меня до вокзала… Я уезжаю. Что уж там… Пожили! Эх, эх…

            Я не выдержал

            — Вы с ума сошли! Куда вы уезжаете

            Он опустился на чемодан и, ни на кого не глядя, под журчание Митиных слез сказал

            — Уеду… Что ж, и без меня проживете. Не бойтесь, а поездку не бросаю… Только эти четыре дня, что вы проживете в Берлине, — я посижу в том благословенном местечке, которое приглядел еще давеча.

            — Какое местечко! Что вы задумали!

            — Такое… Я думаю, там будет тихо… Ни криков, ни попреков. Посижу там один. Может, когда меня не будет, вы поймете.

            — Ну, слушайте, это черт знает что! Какое там вы местечко выбрали, не зная языка, с вашим битте-дритте Мы вас не пустим!

            — Нет уж, что уж там. Митенька, бери чемодан. Тебе не тяжело, милый Митя… дорогой Митечка

            По принятому обыкновению, вся любовь и приязнь изливалась теперь на единственного человека, который был с ним в хороших отношениях — на Митю.

            — Извини меня, Митенька, что я тебя затрудняю… Может быть, мне самому лучше понести чемодан, а ты, Митя, отдохни.

            Вокзал был в двух шагах, и поэтому берлинцы могли любоваться диковинной, нелепой процессией впереди шагал плачущий, растроганный слуга с чемоданом, сзади барин с видом погребальной лошади, нагруженный ящиком для красок, а сбоку бежали три друга, умоляя непреклонного Крысакова одуматься, уговаривая и успокаивая его.

            — Нет уж… не уговаривайте. Уеду… Не поминайте лихом!

            — Ну, куда куда вы едете В какое местечко

            — Сейчас узнаете.

            Он подошел к билетному окошечку и грустно сказал кассиру

            — Битте-дритте, эйн билет! В Фаркартен!

            — Куда — ахнули мы.

            — В Фаркартен. Это, вероятно, такое местечко под Берлином. Я тут на доске прочел. С указательным пальцем. Туда и поеду. Уж вы не удерживайте. Раз я облюбовал.

            — Вы знаете, что такое фаркартен — зловеще спросил Сандерс.

            — А что Может быть, очень болотистое место

            — Нет. Фаркартен значит — дорожные билеты.