Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина » Аркадий Аверченко, Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова, страница 37

Аркадий Аверченко, Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова, страница 37

мучеников, а в последнее время — пап.

            — Чьих — бессмысленно спросил Сандерс, отколупывая пальцем кусок воска от свечки.

            — Римских.

            — Ага! Теперь уже, вероятно, нет древних христиан Времени-то, слава Богу, прошло немало.

            — Ради Бога, довольно! — сурово перебил Крысаков. — Теперь я понимаю, почему Сандерс так редко разговаривает… У него есть солидные основания.

            Большую часть времени, проведенного в Риме, мы тратили на хождение по музеям и картинным галереям.

            Я подозреваю, что с музеями у нас с самого начала вышло недоразумение художники боялись показаться мне и Сандерсу людьми некультурными, не интересующимися искусством и потому, едва успев приехать в город, уже неслись с искаженными тоской лицами во все картинные галереи города; мы, не желая показать себя перед художниками людьми отсталыми, равнодушными к их профессии, носились за ними.

            Сколько мы видели картинных галерей Сколько музеев обежали мы за все время наших скитаний по Европе Какое количество картин больших и маленьких промелькнуло перед нашими утомленными глазами Берлин, Дрезден, Мюнхен, Нюрнберг, Венеция, Флоренция, Рим, Неаполь, Генуя, Париж… Всюду целое море полотна — зеленого, красного, розового, старинного и нового…

            В Ватикане Сандерс заснул в музее за дверью, а в другом музее — забыл его название — мы так разошлись, что, поднимаясь все выше и выше, попали в большую комнату, уставленную столами, за которыми сидели несколько живых стариков. Мы тупо осмотрели их, постояли добросовестно около портрета Виктора-Эммануила и потом потащились обратно, шатаясь от усталости.

            — Вот столб какой-то, — указал Мифасов, когда мы спускались по темной лестнице.

            — Старинный

            — Бог его знает! Спокойнее будет, если осмотрим. Осмотрели столб. Как говорится, ничего особенного.

            Начиная с Мюнхена, мы, по приезде в каждый город, усвоили привычку робко спрашивать у обывателей

            — Нет ли тут каких-нибудь музеев или картинных галерей

            И если музеи были, Крысаков решительно надевал шляпу и с суровой складкой у углов рта с видом подвижника говорил

            — Ну, ничего не поделаешь… Надо идти. Остальные трое безропотно надевали шляпы и шагали за ним, угрюмо опустив головы.

            — Может быть, он закрыт — шептал Сандерс, с надеждой поглядывая на Крысакова.

            — Глупости! Почему бы ему быть закрытым

            — Ремонт… Или по случаю пожара.

            — Вздор! Пойдем. Я вам покажу тут такого Луку Кранаха, что даже ахнете.

            Как люди деликатные, мы с Сандерсом ахали.

            — Смотри, Сандерс — Кранах!

            — Да, да! Лука. Изумительно.

            Крысаков и Мифасов распознавали художников и их картины по общепринятой системе; у Сандерса же была своя система — очень дикая, но, к общему изумлению, довольно верная. Например, Рубенса он узнавал по цвету женских колен, а какого-то французского художника единственно по тому признаку, что на всякой его картине в центре была нарисована белая лошадь. И действительно — в десятке разбросанных картин было заключено десять лошадей, и все белые, и каждая в центре.

            Я с завистью смотрел на трех друзей, которые издали безошибочно,