туристу. Сидит он, развалясь под тентом, а ему играют неаполитанские канцонетты, пляшут перед ним, охлаждают пересохшее от жары горло какой-то лимонной дрянью со льдом -- и за все это лиры, лиры, лиры...
Тут же у ног пресмыкается продавец черепаховых изделий и кораллов.
Крысаков, осажденный продавцом, пробует притвориться глухим, но когда это не помогает, прибегает к странному способу он берет нитку кораллов, осматривает их и пренебрежительно говорит
-- Ну, милый мой, какая же это черепаха!.. Ничего общего.
-- Да это, синьор, не черепаха. Это кораллы.
-- Что Не слышу. Ты можешь мне клясться хоть отцом родным -- я не поверю, что это черепаха. Разве розовые черепахи бывают
-- Но это не черепаха! Я и не говорю, что это черепаха. Это кораллы.
-- Что Не слышу. А это что Коралл Почему же он в форме гребенки.. Ты, братец, изолгался; ну разве бывает коралл прозрачный, коричневого цвета. Это что-то среднее между янтарем и агатом. Что Не слышу!
Продавец орет Крысакову в самое ухо
-- Это и есть, господин, черепаха! Настоящий черепаховый гребень.
-- Врешь, врешь! Он на коралл ни капельки не похож. Как не стыдно! Господа, разве это коралл
-- Конечно, не коралл, -- в один голос поддерживаем мы.
-- Ну, вот видишь. Ты уж думаешь, если мы иностранцы, русские, -- так и ничего не понимаем. У нас, братец, за такие штуки в полицию тянут. Ступайте, чужеземец.
Скрипки заливаются, солнце печет, винт оставляет сзади на чудесном лазурном зеркале воды -- длинную вспаханную борозду.
У голубой пещеры пароход останавливается. Туча лодок подлетает к пароходу, лодочники разбирают пассажиров, и мы, улегшись на дно лодки, вползаем в пещеру.
За то, что пещера, действительно, голубая -- с нас берет по лире главный лодочник, берут простые лодочники и потом еще взыскивают в пользу какого-то акционерного общества, которое эксплуатирует голубую пещеру.
Туристы нисколько не напоминают баранов, потому что баранов стригут два раза в год, а туристов -- каждый день.
Я не сказал о цели нашей поездки на Капри -- мы ехали к Максиму Горькому.
Я бы мог многое рассказать об этом чудесном, интереснейшем человеке нашего времени, об этой кристальной душе, узнав которую, нельзя не полюбить крепко и надолго; я бы мог рассказать о его жизни, так непохожей теперь на печение булок в пекарне, о его мастерском увлекательном разговоре, о детском смехе и незлобии, с которым он рассказывает о попытках компатриотов в гороховых пальто залучить его на родину; бедные гороховые пальто потратились на дорогу, приехали, организовали слежку, но все это было так глупо устроено, что веселые итальянцы за животы хватались от смеху. Так ни с чем и уехали компатриоты; разве что только русский престиж среди итальянцев подняли.
Я бы мог рассказать о той исключительной приветливости и радушии, с которыми мы были встречены писателем...
Но, щадя его скромность, пропущу все это.
А вот нижеизложенное имеет некоторое отношение к этой книге...
Мы говорили о Неаполе.
-- О, видите ли, -- сказал Горький, -- есть два Неаполя. Один Неаполь туристов жадный,
