Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина » Аркадий Аверченко, Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова, страница 63

Аркадий Аверченко, Экспедиция в Западную Европу сатириконцев: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова, страница 63

этому склонность ли Мифасова к фешенебельным ресторанам, обедам под гонг, страсть ли Сандерса к эффектным одеждам, покупка ли массы оружия, которое всякий из нас приобрел для защиты жизни от могущих посягнуть на нее врагов Вероятно, все вместе повредило нам.

            Правда, мы ждали солидного перевода на Лионский кредит, и перевод этот должен был получиться в Париже 12 июля. Но 12 июля банки были закрыты потому, что через два дня предстояло огромное празднование 14 июля — день взятия Бастилии; 13 июля банки не открывались потому, что оставался всего один день до 14-го; 14-го праздновали Бастилию; 15-го отпраздновали первый день после взятия Бастилии, а 16-го была какая-то генеральная проверка всех банковских касс; так как 17-го было воскресенье — то мы, очутившись 11-го без денег — могли ожидать их получения только 18-го.

            Грозный призрак голода протянул к нам свои костлявые, когтистые лапы.

            Первые признаки бедствия выяснились неожиданно 11-го июля, после роскошного завтрака в ресторане на Итальянском бульваре, мы взяли мотор и полетели в Булонский лес.

            Сандерс был задумчив. Вдруг на полдороге он хлопнул ладонью по доске мотора и с несвойственной ему энергией воскликнул

            — Стойте! Сколько показывает таксометр

            — 6 франков 50.

            — Мотор! Назад!

            — Что случилось

            И, как гробовой молоток, прозвучали слова Сандерса

            — У нас всего 8 франков… (общественными суммами заведовал Сандерс).

            Раздались крики ужаса; мотор повернули, и он, как вестник бедствия, полетел со страшным ревом и плачем в город.

            — Стойте! До дому версты полторы. Дойдем пешком, — предложил благоразумный Крысаков. — Шоферу нужно, конечно, заплатить полным рублем, но на чай, ввиду исключительности положения, не давать; пусть каждый пожмет ему руку; это все, чем мы можем располагать.

            Все с чувством пожали шоферу руку и поплелись домой.

            Вечером прибегли к паштету с пивом, а утром на другой день Мифасов засел за большую композицию Голодающие в Индии.

            — Как жаль, что нет с нами Мити, — заметил Крысаков. — Его можно бы послать собирать милостыню. Самим нам неудобно, а он мог бы поработать на бедных хозяев.

            — Бедный Митя! — вздохнул Мифасов. — Он, вероятно, умирает от голоду в Берлине, мы — в Париже. О, жизнь! Ты шутишь иногда жестоко, и твоя улыбка напоминает часто гримасу смерти.

            Сандерс обошел кругом Крысакова и, щелкнув зубами, сказал

            — Думал ли я, что рагу из Крысакова будет казаться мне таким заманчивым!

            Крысаков, взволнованный, встал, поцеловал Сандерса в темя и выбежал из нашей комнаты в свою.

            Потом вернулся, положил на стол золотой и сурово сказал

            — Последний! Прятал на похороны. Берите!

            Радостный крик сотряс наши груди.

            — Беру в кассу, — сказал Сандерс. — Что мы сделаем на эти деньги

            — Тут я на углу видел один ресторанчик… — несмело заметил Мифасов.

            Голодающие на его рисунке сразу пополнели. Он приделал им животы, округлил щеки, прибавил мяса на руках и ногах и сказал

            — Произведения художника есть продукт его настроения. Налево за углом, вход с бульвара. Обед два