итог?, "общественное мн?ніе по поводу постигшаго нашу дорогую родину б?дствія".
Никто изъ нихъ никогда не напишетъ "Евгенія Он?гина", не построитъ Исаакіевскаго собора, но удалять ихъ за это изъ жизни нельзя -- жизнь тогда бы совс?мъ оскуд?ла. Въ книг? исторіи он? вм?ст? со своими кавалерами занимаютъ очень видное м?сто; он? -- та б?лая бумага, на которой такъ хорошо выд?ляются черныя буквы историческихъ строкъ.
Если бы не он? со своими кавалерами -- театры бы пустовали, издатели модныхъ книгъ раззорялись бы, a телефонистки на центральной станціи ожир?ли бы отъ безд?йствія и тишины.
Барышни не даютъ спать телефонисткамъ. Въ количеств? н?сколькихъ десятковъ тысячъ, он? ежечасно настоятельно требуютъ соединить ихъ съ номеромъ такимъ-то.
Къ сожал?нію, никто не можетъ втолковать барышнямъ, что личный разговоръ лицомъ-къ-лицу -- это письмо, которое можно растягивать на десятки страницъ; a разговоръ по телефону -- телеграмма, которую посылаютъ въ случа? крайней необходимости, экономя каждое слово.
Пусть кто-нибудь изъ читателей попробуетъ втолковать это барышн?,-- она въ тотъ же день позвонить ко мн? по телефону и спросить: правда-ли, что я на писалъ это? Какъ я вообще, поживаю? И правда-ли, что на прошлой нед?л? меня вид?ли съ одной блондинкой?
-- Васъ просятъ къ телефону!
-- Кто проситъ?
-- Он? не говорятъ.
-- Я, кажется, тысячу разъ говорилъ, чтобы обязательно узнавали, кто звонитъ?
-- Я и спрашивалъ. Он? не говорятъ. См?ются. Ты, говорятъ, ничего не понимаешь.
-- Ахъ ты, Господи! Алло! Кто y телефона?!
Говоритъ барышня. Отв?чаетъ:
-- О, Боже, какой сердитый голосъ. Мы сегодня не въ дух??
-- Да н?тъ, ничего. Это просто телефонъ хрипитъ,-- говорю я съ наружной в?жливостью.-- Что скажете хорошенькаго?
-- Что? Кто хорошенькая? Съ какихъ это поръ вы стали говорить комплименты?
-- Это не комплиментъ.
-- Да, да,-- знаемъ мы. Всякій мужчина, преподнося комплиментъ, говоритъ, что это не комплиментъ.
Чрезвычайно, чрезвычайно жаль, что она не видитъ моего лица. Я молчу, a она спрашиваетъ:
-- Что вы говорите?
Что ей сказать? Бросаю единственную кость со своего скуднаго неприхотливаго стола:
-- Вы изъ дому говорите?
-- Какой вы см?шной! А то откуда же?
Что бы такое ей еще сказать?
-- A я думалъ, отъ Киндякиныхъ.
-- Отъ Киндякиныхъ? Гм! Вы только, кажется, и думаете, что о Киндякиныхъ. Вамъ, в?роятно, нравится madame Киндякина? Я что-то о васъ слышала!.. Ага...
Это она называетъ "интриговать".
Потомъ будетъ говорить какому-нибудь изъ своихъ кавалеровъ:
-- Я его вчера ужасно заинтриговала.
Понурившись, я стою съ телефонной трубкой y уха, гляжу на ворону, примостившуюся y края водосточной трубы, и впервые жал?ю, оскорбляя т?мъ память своего покойнаго отца: "зач?мъ я не созданъ вороной?"
Надъ ухомъ голосъ:
-- Что вы тамъ -- заснули?
-- Н?тъ, не заснулъ.
Какой ужасъ, когда что-нибудь нужно сказать, a сказать нечего. И ч?мъ больше уб?ждаешься въ этомъ, т?мъ бол?е туп?ешь...
-- Алло! Ну, что-жъ вы
