я.-- Все равно, не переругаешь.
И возвращался я домой довольный, до отвала насытивъ свое самолюбіе и гордость.
II.
Марью Николаевну я любилъ уже годъ, a она этого совершенно не зам?чала. Съ женщинами я роб?лъ и заикнуться какой-нибудь изъ нихъ о чувствахъ я не р?шился бы при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ.
Я любилъ Марью Николаевну ц?лый годъ и боялся даже словомъ, даже намекомъ выдать свою тайну.
Ночами я метался въ постели, вздыхалъ, терзался мученіями невысказанной и неразд?ленной страсти, a днемъ угрюмый, холодный встр?чался съ Марьей Николаевной.
И дождался я того, что она однажды заявила мн?:
-- Ну, мой в?рный рыцарь -- у?зжаю.
Я почувствовалъ, что кровь бросилась мн? въ лицо. Помолчалъ, сд?лалъ усиліе и холодно спросилъ:
-- Куда?
-- Въ Одессу. Къ сестр?, a оттуда, погостивъ, въ Москву.
-- Та-акъ. Ну, счастливаго вамъ пути. Желаю, чтобы вы веселились y сестры, a также и въ Москв?.
Она странно погляд?ла на меня, вздохнула и спросила:
-- Придете къ пароходу проводить?
Я в?жливо поклонился.
-- Если разр?шите, съ удовольствіемъ.
На пароходной пристани собралось много провожающихъ -- веселые, оживленные.
И я старался быть оживленнымъ, шутилъ, улыбался. Выходило неважно.
-- Что вы такой?..-- спросила Марья Николаевна.
-- Зубъ что-то болитъ,-- кисло отв?чалъ я.-- У насъ дома такіе сквозняки...
И въ то время, какъ я говорилъ ей эти слова -- чудовищный ревъ гудка разбилъ воздухъ, какъ стекло, и все внутри каждаго челов?ка заныло и задрожало мелкой дрожью.
Марья Николаевна скучающе гляд?ла на мои шевелящіяся губы, a я говорилъ ей:
-- ...Такіе сквозняки... Моя милая, безц?нная, мое единственное солнышко!.. Я тебя люблю, слышишь-ли ты это слово? И я бы хот?лъ съ тобой рука объ руку дойти гордо и счастливо до самой могилы. Слышишь-ли ты меня? Я люблю твою душу и люблю твое т?ло, такое прекрасное, гибкое, н?жное и упругое. Я бы томилъ тебя ласками, ц?ловалъ бы н?жно, и бурно, и трепетно, и всю засыпалъ бы св?жимъ дождемъ поц?луевъ -- твои руки, грудь, животъ, твои плечи, о, твои плечи. Слышишь-ли ты меня, единственное мое солнышко?..
И опять гудокь нел?по оборвался на средин? слова "меня"...
-- "Ня, единственное мое ясное солнышко"...-- услышала Марья Николаевна.
-- Что? Какое "ясное солнышко" -- недоум?вающе переспросила она.
-- Я говорю, единственное, о чемъ я мечтаю,-- пон?житься на солнышк?. Вотъ, видите, сейчасъ облака, a когда вы у?дете, я, если выглянетъ солнышко, пойду на бульваръ и посижу на скамейк?.
-- Подумаешь, идиллія... Только и всего?
И я холодно отв?тилъ:
-- Только и всего.
Эти дв? исторіи я разсказалъ къ тому, что, вообще, хорошо было бы въ каждомъ город? на каждой улиц? поставить по такому гудку -- хоть разъ въ день на пять минутъ можно было бы быть искренними другъ съ другомъ.
КАКЪ МЕНЯ ОШТРАФОВАЛИ.
I.
Проснулся я потому, что почувствовалъ около кровати присутствіе посторонняго лица. Но, открывъ глаза, увид?лъ свою ошибку: это былъ не посторонній
