съ Терентіемъ. Тутъ его и ос?нило! Взялъ и на звалъ: Ивановъ. Просто и мило. Этотъ билетъ былъ семейной реликвіей, пока нужда не за?ла семью Ивановыхъ. Тутъ-то я и подвернулся. Купилъ совс?мъ за гроши: полтораста. Дайте нажить четвертной. Отдамъ за 175.
— Спички тоже относятся къ билету?
— Н?тъ, спички особо. Однажды былъ сильный в?теръ. Могучія деревья гнулись, какъ тростинки; и вотъ Антонъ Чеховъ, желая закурить трубку…
— Полно вздоръ говорить. Чеховъ не курилъ ни только трубки, но даже папиросъ.
— Курилъ! Ей Богу, в?рьте сов?сти — курилъ. Только онъ ст?снялся родныхъ. Н?жная, деликатная натура — не хот?лъ никого огорчать. Тончайшая организація… Впрочемъ, спички я могу уступить и за дв? красненькихъ. Но очень хорошія спички.
— На что он? мн?, — усм?хнулся я. — Если бы еще были необгор?лыя…
— Варваръ! — хлопнулъ онъ меня салфеткой по плечу,. кокетливо сощурясь. — Вандалъ! Спички, которыя держали Чеховскіе пальцы!.. Вотъ сахаръ я не навязываю — хотите берите, хотите — н?тъ. Всего-то ему и ц?на — пять ц?лковыхъ.
— А въ лавк? берутъ 17 копеекъ за фунтъ.
— Н?тъ!.. И это называется культурный челов?къ! И это называется писатель! Редакторъ! Знаете ли вы, что однажды въ Москв? незабвенный творецъ «Романа съ контрабасомъ» пилъ кофе, и хозяйка наложила въ чашку столько сахару, что онъ усм?хнулся своей ласковой немного задумчивой улыбкой и сказалъ: «Ого! Сахару слишкомъ много. Приторно!». Зам?тьте, какая чуткая организація, не выносящая ничего лишняго, ни какихъ преувеличеній: «Приторно!». Хотите, я вамъ запишу этотъ случай? Или сами запишите… Только не забудьте эти чудесныя, такъ рисующія Чехова, слова: «Ну, и навалили же вы сахару! Чуть сами туда не с?ли!». Какой истинно «чеховскій» сарказмъ, какая иронія. Каждое слово алмазъ. Вы только вслушайтесь въ эту разстановку словъ: «Ну, и напихали же вы сюда сладости! Какъ чашка не лопнетъ! Васъ только заставь богу молиться!..» Это чудесное словечко «моленіе» Берете?
— Что?
— Сахаръ.
— Ну его.
— Странно. Неужели и салфетка для васъ пустой звукъ? Видите, какая?
— Да. Грязная.
— Святая грязь! Однажды проникновенный творецъ «Лошадиной фамиліи» ?лъ у себя въ Мелихов? кисель. И вдругъ ложкой какъ тяпнетъ по тарелк?!..
— Зач?мъ? — изумился я.
— Это у него бывало. Задумается, a потомъ вдругъ разсм?ется своимъ мелодичнымъ см?хомъ неизв?стно чего, да ложкой по тарелк? — хлюпъ! Такъ и тутъ. Ну, кисель весь на б?лыя брюки фонтаномъ. Покойный Тихоновъ присутствовалъ при этомъ — можете пров?рить. Что тутъ былъ за переполохъ — нельзя себ? представить! Брюки-то восемь, a то и вс? десять рублей стоили. Вс? оц?пен?ли прямо. А онъ, какъ ни въ чемъ, не бывало, схватилъ со стола салфетку, да и давай чистить брюки.
— Странно, — поднялъ я брови. — Вы говорите, что д?ло происходило у него въ им?нь?, a на салфетк? написано «Золотой Якорь».
— Извините, — сурово перебилъ онъ. — Память великаго бытописателя сумерекъ священна, и не намъ ее загрязнять. Утверждали же, что Некрасовъ слишкомъ счастливо игралъ въ карты. Неужели и мы, подобно этимъ гробокопателямъ,