съ Терентіемъ. Тутъ его и ос?нило! Взялъ и на звалъ: Ивановъ. Просто и мило. Этотъ билетъ былъ семейной реликвіей, пока нужда не за?ла семью Ивановыхъ. Тутъ-то я и подвернулся. Купилъ совс?мъ за гроши: полтораста. Дайте нажить четвертной. Отдамъ за 175.
-- Спички тоже относятся къ билету?
-- Н?тъ, спички особо. Однажды былъ сильный в?теръ. Могучія деревья гнулись, какъ тростинки; и вотъ Антонъ Чеховъ, желая закурить трубку...
-- Полно вздоръ говорить. Чеховъ не курилъ ни только трубки, но даже папиросъ.
-- Курилъ! Ей Богу, в?рьте сов?сти -- курилъ. Только онъ ст?снялся родныхъ. Н?жная, деликатная натура -- не хот?лъ никого огорчать. Тончайшая организація... Впрочемъ, спички я могу уступить и за дв? красненькихъ. Но очень хорошія спички.
-- На что он? мн?, -- усм?хнулся я. -- Если бы еще были необгор?лыя...
-- Варваръ! -- хлопнулъ онъ меня салфеткой по плечу,. кокетливо сощурясь. -- Вандалъ! Спички, которыя держали Чеховскіе пальцы!.. Вотъ сахаръ я не навязываю -- хотите берите, хотите -- н?тъ. Всего-то ему и ц?на -- пять ц?лковыхъ.
-- А въ лавк? берутъ 17 копеекъ за фунтъ.
-- Н?тъ!.. И это называется культурный челов?къ! И это называется писатель! Редакторъ! Знаете ли вы, что однажды въ Москв? незабвенный творецъ "Романа съ контрабасомъ" пилъ кофе, и хозяйка наложила въ чашку столько сахару, что онъ усм?хнулся своей ласковой немного задумчивой улыбкой и сказалъ: "Ого! Сахару слишкомъ много. Приторно!". Зам?тьте, какая чуткая организація, не выносящая ничего лишняго, ни какихъ преувеличеній: "Приторно!". Хотите, я вамъ запишу этотъ случай? Или сами запишите... Только не забудьте эти чудесныя, такъ рисующія Чехова, слова: "Ну, и навалили же вы сахару! Чуть сами туда не с?ли!". Какой истинно "чеховскій" сарказмъ, какая иронія. Каждое слово алмазъ. Вы только вслушайтесь въ эту разстановку словъ: "Ну, и напихали же вы сюда сладости! Какъ чашка не лопнетъ! Васъ только заставь богу молиться!.." Это чудесное словечко "моленіе" Берете?
-- Что?
-- Сахаръ.
-- Ну его.
-- Странно. Неужели и салфетка для васъ пустой звукъ? Видите, какая?
-- Да. Грязная.
-- Святая грязь! Однажды проникновенный творецъ "Лошадиной фамиліи" ?лъ у себя въ Мелихов? кисель. И вдругъ ложкой какъ тяпнетъ по тарелк?!..
-- Зач?мъ? -- изумился я.
-- Это у него бывало. Задумается, a потомъ вдругъ разсм?ется своимъ мелодичнымъ см?хомъ неизв?стно чего, да ложкой по тарелк? -- хлюпъ! Такъ и тутъ. Ну, кисель весь на б?лыя брюки фонтаномъ. Покойный Тихоновъ присутствовалъ при этомъ -- можете пров?рить. Что тутъ былъ за переполохъ -- нельзя себ? представить! Брюки-то восемь, a то и вс? десять рублей стоили. Вс? оц?пен?ли прямо. А онъ, какъ ни въ чемъ, не бывало, схватилъ со стола салфетку, да и давай чистить брюки.
-- Странно, -- поднялъ я брови. -- Вы говорите, что д?ло происходило у него въ им?нь?, a на салфетк? написано "Золотой Якорь".
-- Извините, -- сурово перебилъ онъ. -- Память великаго бытописателя сумерекъ священна, и не намъ ее загрязнять. Утверждали же, что Некрасовъ слишкомъ счастливо игралъ въ карты. Неужели и мы, подобно этимъ гробокопателямъ,
