исторія.
— Да? А мы съ сестрой см?ялись…
— Напрасно.
Мы молчимъ.
— Я вамъ сейчасъ не пом?шала?
— Н?тъ.
— Вамъ, нав?рное, надо?ли всякія поклонницы!..
— Н?тъ, что вы! Ничего.
— И вы на меня не смотрите, какъ на сумасшедшую?..
— Почему же?…
— Вамъ нравится моя наружность?
— Хорошая наружность.
— Н?тъ, серьезно? Или вы просто изъ в?жливости говорите?
— Зач?мъ же изъ в?жливости?
— Ну, вотъ, вы писатель… Скажите: можно было бы мною серьезно увлечься?
— Отчего же.
— А вдругъ вы вс?мъ женщинамъ говорите одно и то же?
— Зач?мъ же вс?мъ.
— Я васъ вид?ла недавно въ театр?, и вы мн? безумно понравились. Я тогда же р?шила съ вами познакомиться.
— Спасибо.
— Въ васъ есть что-то притягательное. Садитесь сюда.
— Сейчасъ. Въ какомъ театр? вы меня вид?ли?
— Это не важно. Вы, нав?рное, очень избалованы женщинами?
— Н?тъ.
— Вы меня не прогоните, если я еще разъ приду? Съ вами такъ хорошо… Вы какой-то… особенный.
— Да, на это меня взять, — уныло соглашаюсь я.
— Я знакома еще и съ другими писателями… Съ Б?лясовымъ.
— Не знаю Б?лясова.
— Серьезно? Странно. А онъ васъ знаетъ. Онъ вамъ страшно завидуетъ. Говорилъ даже, что вы вс? ваши разсказы берете изъ какого-то англійскаго журнала, но я не в?рю. Вретъ, я думаю.
— Б?лясовъ-то? Конечно, вретъ.
— Ну, вотъ видите. Просто завидуетъ. А я васъ люблю. Васъ можно любить?
— Можно.
— Спасибо. Вы такой чуткій. Я пойду… Ахъ, какъ не хочется отъ васъ уходить. В?къ бы сид?ла…
* * *
Ушла.
И сказалъ я самъ себ?: будь же счастливъ, не тоскуй. Ты не одинокъ. Сейчасъ ты вкусилъ славу, любовь женщинъ и зависть коллегъ. Тобой зачитываются, въ тебя влюбляются, теб? завидуютъ. Будь же счастливъ!! Ну? Чего же ты стонешь?
Я погасилъ огни, упалъ ничкомъ на диванъ, закусилъ зубами уголъ подушки — и одиночество уже грозное и суровое, — какъ рыхлая могильная земля, осыпаясь, покрываетъ гробъ, — осыпалось и покрыло меня.
Сумерки сгустились въ ночь, рояль глухо забарабанилъ сухими аккордами, a съ улицы донеслись два голоса:
— Эхъ, напьюсь же я нынче!
— Съ чего это такое?
— Манька опять къ своему слесарю поб?жала.
Прошли. Тишина. Вечеръ. Рояль. Опасно, если въ такой вечеръ близко бритва лежитъ.
Зар?заться можно.
БЛИНЫ ДОДИ.
Безъ сомн?нія, у Доди было свое настоящее имя, но оно какъ-то незам?тно стерлось, затерялось, и хотя этому парню уже шестой годъ — онъ для вс?хъ Додя, и больше ничего.
И будетъ такъ расти этотъ мужчина съ загадочной кличкой «Додя», будетъ расти, пока не пронюхаетъ какая-нибудь проворная гимназисточка въ черномъ передничк?, что пятнадцатил?тняго Додю, на самомъ д?л?, зовутъ иначе, что неприлично ей звать взрослаго кавалера какой-то собачьей кличкой, и впервые скажетъ она замирающимъ отъ волненія голосомъ:
— Ахъ, зач?мъ вы мн? такое говорите, Дмитрій Михайловичъ?..
И сладко